часть третья

Куём орала

Новая работа

Встал на учёт в отделе занятости. Недели через три получил направление на завод «Почвомаш» в Сан-Фиерро, термистом. В отделе кадров получил направление к начальнику механосборочного цеха, нашёл кабинет… Ни фига себе очередь! Не к каждому участковому терапевту такая. Однако выясняю, за кем буду, и жду. Из кабинета народ выходит всё больше с отказом, по лицам видно, ждать становится всё муторнее, всё твёрже уверенность в обломе.

Окончательно «воодушевил» мужичок, что был передо мной. Вышел из кабинета с глазами на мокром месте, и обречённо махнув рукой, произнёс дрожащим голосом: «Они в людях копаются!» М-да, с моим ли увольнением «по несоответствию» претендовать… Но шагнул, как парашютист в бездну, поздоровался, подал документы…

Ознакомившись с моей трудовой, начальник закричал на меня… Если бы эту сцену наблюдал иностранец, не знающий русского языка, он решил бы, что начальник распекает меня за тяжкие грехи, но он просто стремился быть предельно убедительным. А убеждал он меня в том, что надо остаться работать здесь, не надо больше ничего искать, здесь хорошо, как нигде больше. Пару минут в этот поток красноречия невозможно было вклиниться, чтобы сказать, что да, согласен, но всё же меньше чем через час я уже проходил медосмотр.

Ознакомительный период

Прохожу в сопровождении мастера на участок. Подходим к му­жичку, который калит лемеха, предварительно изгибая их на прес­се. «Вот, Николай, тебе ученик. Полчаса на обучение, потом дам тебе другую работу.» Вся работа была понятна по действиям Николая, единственное, что он счёл нужным донести речью: «Сильно не грей».

Забавно!

– На какую температуру греть?

– Ну-у… Смотри, как я делаю…

– Марка стали какая?

– Х… его знает!

Сходил в техконтроль, узнал, стал делать.

Жить всё интересней

Работа тяжёлая, в жаре, но мозги никто не сверлил, нервы не трепал, и после дурдома имени Бушинского для меня здесь был сущий рай, хотя некоторые уверяли, что кузнечно-термический с его пышущими пламенем печами – филиал ада на земле. Норму выработки я легко выполнял на 120%, больше нельзя, норму увеличат, расценки срежут, будешь делать больше за те же деньги.

Начальник не обманул ни в одном пункте, моё за это уважение. Зарабатывал я раза в полтора больше чем на зоне. Причём на руки получал 600, остальное записывалось в долг за предприятием, который можно было отоварить в заводском магазинчике, где был неплохой выбор продуктов, и в заводской же столовой, где было вкусно и недорого. На зоне на руки выплачивалось 200, в счёт долга можно было только обедать в столовой для сотрудников, тоже неплохой.

А чтобы жизнь не была однообразной, иногда случались перебои то с горючим для печей, то с материалом. В такие дни чем только не довелось позаниматься.

Однажды на разнарядке мастер говорит: «Пойдёшь с Кроли­ком на калибровку, он знает, научит». Штука в том, что «Почвомаш» среди прочего производил металлические бочки. А у бочки, как вы понимаете, есть горловина с резьбой. При сборке горловина иногда деформируется так, что пробка не  вкручивается. Нужно пройти эту горловину метчиком, и все дела.

С первой же бочкой мы буквально выбились из сил. Она норовила крутиться вместе с метчиком, а в тиски же её не заж­мёшь. И когда нам всё же удалось пройти горловину, Кролик радостно сообщил, что мы нарезали новую резьбу в дополнение к имеющейся. Поэтому под ехидную усмешку напарника я взял бразды, то есть, метчик в свои руки, и следующая калибровка прошла легко и просто.

«Бывает…» Вторая, третья, четвёртая… Кролик, оценив сноровку, больше не усмехался, и не хватал метчик, а только подкатывал да откатывал. Часа через полтора он заявил:

– Шабаш!

– Чего, обед? Рано вроде…

– У нас по сто двадцать процентов, норма установлена для таких как я, а не для таких, как ты. Пошли в Красный уголок, нефиг в цехе отсвечивать.

Однако на выходе меня остановила представительная дама, мастер участка, и строго спросила фамилию. Привыкнув по жиз­ни не ждать от такого вопроса ничего хорошего, я всё же назвал­ся, а она объяснила свой интерес. Оказалось, на калибровку присылают сплошь бестолковых, которые больше портят горловины, чем исправляют, а бывает, и бочки сминают, поэтому впредь она будет просить на эту работу только меня.

Стать монополистом на такой лёгкой и денежной подработке я согласился, но сильно удивлялся: ладно, Кролик, он лабух по образованию, а другие что, никогда бутылку с винтовой резьбой не закручивали? Попадали же как-то.

Новое в термообработке

Поработав некоторое время на закалке лемехов, однажды попал на отпуск. Это не тот отпуск, когда не работаешь, это термическая операция, производимая после закалки. Уточнил по привычке марки и твёрдости, установил в печах соответствующие температуры… На следующий день в самом начале смены врывается начальница техконтроля, и сходу высказывает:

– Это что за отпуск на триста пятьдесят градусов!?

– А что, твёрдость не получилась? – спрашиваю.

– Хм… гм… Твёрдость, вообще-то отлично…

– А в чем же проблема?

– Проблема в том, что существует утверждённая технология, которую нужно соблюдать! – И раскрывает папочку, в которой расписана технология, и отпуск значится 400°С.

– Так это, наверное, впервые на лемехах нужная твёрдость получилась?

– Ну… в общем… да.

– И что важнее, соответствие детали техническим требовани­ям, или соблюдение прописанного режима?

– А почему такой вопрос?

– А потому, что при данном режиме заданная твёрдость получиться не может… или всё-таки получается?

– Нет, вынуждены пропускать с недостаточной твёрдостью. И всё же, надо делать как положено!

Здесь я, в натуре, фалломорфировал: предприятие ГОДАМИ выпускает продукцию, не отвечающую техническим требованиям, и никому заботы нет. А решение всего лишь в том, чтобы снизить температуру отпуска на 50°. И это не секрет подземных мастеров, обретённый мной в невероятных приключениях, а информация, содержащаяся в любом справочнике по термообработке металлов.

Через пару недель меня вернули на закалку. На третий день после возвращения подходит всё та же начальница и сообщает:

– У тебя вчера лемеха получились тверды.

– А я при чём? Твёрдость достигается отпуском. При таком завышенном режиме тверды они могут быть только при суровой недодержке.

– Не-ет, это ты при закалке должен правильную твёрдость выдать, а отпуск – только напряжения снять.

– Ух, как интересно! А книжечки, где это расписано, у Вас нет? Мне вот всю жизнь попадались такие, что закалка на макси­мум, или около того, а твёрдость формируется отпуском, я даже таблицы соответствия температуры отпуска выходной твёрдости помню наизусть для пары десятков сталей. Зря разучивал!?

Она махнула рукой, и удалилась.

Тайная комната

Снова, чёрт возьми, нет работы. Даже бочки все откалибровал, делать вообще нечего. Болтаюсь по цехам без дела, время отбываю. Подхожу к Кролику, он что-то сверлит на станке. Спрашивает понимающе:

– Что, работы нет?

– Нет.

– Хочешь, дам?

– Хочу.

– Пошли.

В одном из цехов у стенки был навален металлолом. Куча до самого потолка. Сколько раз проходил мимо, не заморачивался. Оказалось, это не куча, а шалаш, и вход очень неприметный, а внутри стоит многошпиндельный сверлильный станок. Короткий курс обучения, инструктаж: «Больше сорока двух не делай!», пошла работа.

Через два часа иду с вопросом:

– Это точно норма? Ничего не напутал?

Взгляд на часы, загадочная улыбка…

– Неплохо для первого раза. Я за полтора часа сто двадцать процентов делаю. Видишь ли, про этот станок никто не знает. Считается, что ты все отверстия размечал, кернил, засверливал предварительно по одному, потом капитально, тоже по одному… Ух, и наработался же ты! Иди, отдыхай, не отсвечивай по цехам.

Прокол

– Сегодня будешь делать отвалы. Работа более сложная, чем лемеха, аккуратней, изучи хорошенько технологию.

Печь и пресс, на которых делались отвалы, находились неподалёку от оборудования, на котором делались лемеха. Я постоянно наблюдал эту работу, и многое не понимал. Действия мужиков не укладывались в мои ортодоксальные понятия. Почитал технологию, стал делать.

Отвал надо нагреть в печи, произвести гибку и закалить. Для этого сделан целый агрегат, пневмопресс загибает отвал, и вместе с ним погружается в ёмкость с водой. Не автоматически, сам рычажками задаёшь действия.

После семнадцатого закаленного отвала в отделении началась канонада с разлётом осколков. Отвалы рвало один за другим.

Зараза!

В полной прострации я сел на табуретку за печкой и просидел до утра (была ночная смена). Таких проколов у меня не бывало давно.

Новый год

Этот Новый год я встречал как никогда богато. Дорогие марочные вина, большие очень вкусные торты, колбасы разных сортов батонами, фрукты… Наступал 1998 год. Благодаря усилиям нежити у власти в стране свирепствовал кризис. Мало кто из зарабатывавших честным трудом мог позволить себе такое празднование.

Но ничего не радовало, на душе было погано из-за прокола с отвалами. Лет за десять до этого, работая в термичке Комбината, я слажал подобным образом, и расстраивался как раз до конца рабочего дня. Вышел за проходную и всё забыл. Но зона сделала меня другим. В частности, как ни странно, более честолюбивым. Образно говоря, до службы я был по психологии сборной России по футболу, а уже после года службы – сборной СССР по хоккею.

Всё же я придумал одну штучку, и немного успокоился. Ну, не то, что сам придумал, слышал от специалистов, что так можно, но сам никогда так делать даже не пытался. Но это вселило в меня уверенность, что справлюсь, с ТСО сколько раз справлялся. Я выпил 150 водки и повеселел.

Снова отвалы

До середины марта меня держали от отвалов подальше. Делал лемеха, ещё кое-какие детали, вспоминал с досадой ту неудачу, и вот случилось: завтра прибывает машина крупного заказчика, постоянного клиента, а до запрошенного им количества сотни отвалов на складе не хватает. И заготовки есть, да калить некому.

И снова ночная смена, дежавю. Начальник цеха лично прибыл в неурочное для него время проинструктировать и поувещевать меня. «Грей чуть-чуть, будет тридцать две единицы, и хватит, ОТК пропустит, только без трещин!»

Делаю. Семнадцатый, состояние полуобморочное, восемнадцатый, трудно бороться с желанием убежать в соседнее отделение, за бетонную стенку. Девятнадцатый… двадцатый! Забирайте на отпуск. Как гроб, сопровождаю корыто до самой отпускной печи. Ничего не взорвалось! В отпускной уже не должно.

Приободрившись, делаю ещё 20, и сажусь уничтожить принесённый тормозок. После пережитого аппетит зверский! ОТК уже проверил первую партию, смотрю на результаты в журнале. Двенадцать замеров, в три столбика, все числа разные, от 28 до 53, две трещинки. У мужиков четыре с сотни, у меня, выходит, будет десяток? Нет, так не пойдёт!

Мозги в кулак!

Почему они трескаются? Процесс закалки создаёт в металле напряжения, проще говоря, направленные усилия, и если они превышают предел прочности, происходит разрушение, оно же растрескивание. Хорошо. А у нас кроме закалки идет и гибка, тоже создающая напряжение. Что можно сделать? Чем выше температура металла, тем меньше напряжения от деформации. Значит, греем не до температуры закалки, а на сотню градусов выше, и после гибки даём подстыть в штампе до температуры закалки.

Затем надо опустить штамп с отвалом в ёмкость с водой, это делаем согласно технологии, а после надо поднять штамп и снова опустить в воду. М-да… Если мы калим деталь держа в клещах, это действие имеет большой смысл. При попадании горячей детали в воду образуется пар. Создаётся так называемая паровая рубашка, этакий термоизолятор, снижающий скорость охлаждения, что не есть желательно. Вот рывком вверх и повторным погружением мы эту «рубашку» разбиваем, закалка проходит нормально.

И насколько качественно мы это сделали, видно на поверхности детали: где закалка прошла нормально, она имеет молочно-белый цвет, а где случилась «рубашка» появляются чёрные пятна. Совершенно белая, без пятен, деталь после закалки – показатель и качества, и навыка. Если бы мы погружали отвал вертикально, всё было бы хорошо, но в штамп он кладётся горизонтально, мало того, загибается в жёлоб. То есть, мы поднимаем корыто с водой, о каком разбивании паровой рубашки может идти речь, так мы её усиливаем, причём только с одной стороны, все условия для образования напряжений. Поэтому плиз этот пункт нафиг, исключаем эти дёргания.

А дальше – придуманная в Новый год фишечка. Новая технология готова. Что в ней осталось от старой? Нагреть, загнуть в штампе, охладить в воде. Причём температура нагрева тоже изменилась. Ещё температуру отпуска надо изменить, но это не в моей власти.

До конца смены я сделал ещё 80 отвалов, без единой трещины. В журнале техконтроля это выглядело красиво: число «45» в три столбика, без аномалий. Так за одну ночь я стал центровым спецом Почвомаша по отвалам, да и в целом по термообработке. Ортодоксальная школа не подкачала.

Маргарита

Хозяйничаю я у печки и пресса, делаю отвалы. Работа спорится, душа поёт, вдруг в цех влетает на метле начальница техотдела Маргарита, хорошо, не голая, приземляется на четыре точки, поднимается, становится в позу девушки с веслом, и наблюдает за моими действиями. Первый вопрос: «Почему окалины так много, перегрел?» Видно дуру по одной фразе.

Дело в том, что отвал вырубается из катаного листа и плоскости никак не обрабатываются. А при прокате лист поливают специальной эмульсией, как раз для того, чтобы окалина не образовывалась. Часть эмульсии сгорает, а другая часть запекается тонкой плёнкой на поверхности. При нагреве под закалку и эта плёнка сгорает и превращается в пепел, очень похожий на пепел от бумаги. Специалист его с окалиной никогда не перепутает.

«Есть немного» – отвечаю в надежде, что успокоится. И впрямь, успокаивается, но ненадолго. Произвожу закалку. «А почему ты его не купаешь?» – возбуждённо вопрошает она, пытаясь беспорядочными движениями рук привнести ясность в свои слова. Потом пытается объяснять про паровую рубашку, так, что становится её жалко: трудно объяснять то, чего сам не понимаешь.

И я облегчаю её страдания вопросом: «Вы видите след паровой рубашки на этих отвалах?» И показываю на корыто с закалёнными отвалами. «Ну-у… я не знаю, какой след она оставляет…» (!!!) Но при этом зачем-то идёт к корыту, и вдруг вскидывает на меня выпученные глаза: «А чего они у тебя такие белые!?»

Дайте занавес, я больше не могу!